ГЛАВА 7. Вспоминая былое (Часть II). Об организации  встреч на «высоком уровне».   

 

 

 

12:00. 7 марта 1920 года. Москва. Красная площадь.

 

Двуглавые императорские орлы гордо сияли золотом на фоне пронзительно голубого мартовского неба. Над Красной площадью гулко прокатывались удары большого курантного колокола, поднимая со Спасской башни стаи ворон.

 

Пересекая площадь от Василия Блаженного к Ильинке, шли двое мужчин. Единственное, что их объединяло, было то, что они шли вместе. Ни возраст, ни одежда, ни манера поведения. Тот, что постарше, был облачен в элегантное дорогое пальто, пошитое ну никак не в Петербурге, и уж, тем более, не в Первопрестольной. Котелок, скорее всего, был бельгийской работы. Только резиновые калоши, которые оберегали отлично начищенные штиблеты от весенней грязи, были отечественные, хоть и дореволюционные. Одним словом, господин «из бывших». Его спутник, напротив, до карикатурности соответствовал духу времени. Черная скрипучая кожа покрывала все его тело, от кожаной фуражки до сапог с «бутылочными» голенищами. Лайковые перчатки и огромная деревянная кобура Маузера дополняли картину. Открытыми оставались только лицо, затылок и крупные мясистые уши. Молодой человек «комиссарской» наружности, казалось, не обращал никакого внимания на своего спутника. Запрокинув голову, он рассматривал стаи ворон, круживших над Кремлем.

 

- Однако, полдень, Яков Григорьевич, - обратился «гражданский» господин к «комиссару» с нескрываемой досадой, - мне начинает казаться, что Вы недостаточно внимательно слушаете меня?

 

- «Монгольская операция по выявлению ребенка, носителя особых способностей, описанных в материалах допросов Петра Александровича Бадмаева[1], не увенчалась успехом», - подчеркнуто механическим голосом слово в слово повторил молодой человек сказанное собеседником, - Вячеслав Рудольфович, поверьте, я весь внимание!

 

- Яков Григорьевич, прошу покорно избавить меня от демонстрации вашей феноменальной памяти, - проворчал его спутник. – Того, кто отправил старика в Чесменский лагерь[2], самого надо отправить в лагерь или расстрелять за головотяпство. Теперь Петр Александрович молчит, и добиться от него мы ничего не сможем. Если бы слушали этого мудрого человека, дорога в сердце Азии – Тибет, сейчас контролировали бы мы, а не англичане.

 

Его спутник пожал плечами. Поддев сапогом небольшой камушек, он зафутболил его в ближайшую ворону, пытавшуюся найти какую-нибудь снедь в мартовской грязи.

 

- Прекратите, пожалуйста, вести себя, как мальчишка. Мы обсуждаем вопрос особой важности. Вы не смогли найти записи Бадмаева, не выяснили, существует ли ребенок…

 

- Зато, - прервал его молодой человек, - я организовал надежный канал проникновения в Тибет. Подготовлены люди, ожидающие нашего эмиссара, который будет отправлен к тибетским Махатмам[3].

 

- Когда этот Ваш эмиссар отправится в Тибет - неизвестно. Вам будет поручена совершенно иная работа. Вас направляют на Каспий к Орджоникидзе[4]. В начале мая Вам необходимо быть в Баку. Но об этом, потом. Яков Григорьевич, прошу Вас еще раз проверить конфискованный особняк Бадмаева в Питере. Самым тщательным образом. Питерские товарищи провели обыски в его квартире и на даче, а особняк-то к этому времени был конфискован и остался вне поля зрения. Здание большое, в нем можно слона спрятать, - легкая усмешка неожиданно промелькнула на сумрачно-сосредоточенном лице Менжинского.  И постарайтесь вытащить его из лагеря, хотя, говорят, он очень плох.

 

- Когда отправляться, Вячеслав Рудольфович?

 

- Спецсостава или спецвагона, товарищ комбриг, в этот раз не будет, но место в купе Вам уже забронировано на 16:00, - и, оглядев франтоватую фигуру Блюмкина, добавил, - советую подобрать более скромный гардероб. Питерские товарищи предпочитают более цивильный внешний вид.

 

 

22:00. 8 марта 1920 года. Петроград.

 

В Питер Блюмкин прибыл глубокой ночью. Привокзальная площадь поразила своим безлюдьем. «Колыбель революции» встретила его пронизывающим ветром. Потуже затянув башлык[5], он двинулся в сторону извозчиков, понуро гревшихся у костра, в ожидании возможных клиентов. Лошади, изредка потряхивая заиндевевшими гривами, рядком выстроились неподалеку. Они едва виднелись в неверном свете одинокого электрического фонаря, окутанного светящимся облаком стремительно летящих белых мух. Неожиданно, молодой человек почувствовал, что кто-то пытается выдернуть из его рук чемодан. «Гоп-стоп»[6] - весело промелькнуло в голове. Стараясь не выделяться, он не стал изображать из себя ни комиссара, ни бравого кавалериста в портупейных ремнях с шашкой на боку. Скромное пальто на ватине, меховая видавшая виды шапка, теплый башлык, чемоданчик и тонкая трость с набалдашником, вот вам питерцы и Яша Блюмкин. Скромный интеллигентный одесский революционер.

 

Гоп-стоп - обычное дело в охваченной Гражданской войной стране. Ужас для обывателя, веселое развлечение для таких авантюристов, как Блюмкин, вернее, Всеволод Исаев. Именно на это имя ему выдали документы и мандат в Особом отделе ВЧК.

 

Обычно на ограбление выходили по трое. Двое заходили по бокам, третий контролировал жертву сзади. Он и получил первый удар после короткого замаха.  Тяжелый свинцовый набалдашник, обтянутый целлулоидом «под слоновую кость» достиг своей цели. Но вместо хрусткого звука раздрабливаемых костей Яков, то есть, Всеволод, услышал треск явно деревянного происхождения, и что-то тяжелое рухнуло рядом под хор матерной ругани. Блюмкину некогда было разглядывать неожиданную кутерьму. Изловчившись, он огрел по голове бандита, который мертвой хваткой вцепился в чемодан. Глухой звук удара и нападающий кулем завалился, отпуская добычу. Получив свободу движения, Всеволод, он же Яков, обернулся, ожидая нападения с другой стороны. Однако, передним вместо бандитов оказалась шевелящаяся куча-мала из белых тряпок, жердей и пары отчаянно матерящихся мужиков. Не раздумывая, Исаев стал охаживать шевелящиеся тела, метя попасть по голове. Через пару мгновений бандиты затихли.

 

Оглянувшись по сторонам, Всеволод заметил, что извозчики с любопытством наблюдают за ним, не предпринимая никаких попыток помочь или вызвать милицию.

- Пролетарии хреновы, - сплюнул в сердцах Исаев, - вот и спасай их после этого от «мирового империализма».

 

Он нагнулся над телами и откинул белую тряпку, похожую на саван. Как он и предполагал, на него напали «попрыгунчики».

 

Про банду «попрыгунчиков», которую возглавлял некто Иван Бальгаузен, уголовник с дореволюционным стажем, Исаев слышал еще год назад по оперативке на этого «экспроприатора экспроприаторов». Бальгаузен больше известный в преступной среде под кличкой «Ванька-Живой труп» отличался определенной «гуманностью» на фоне безжалостного бандитского разгула. Так по официальным данным питерской ВЧК выходило, что на известном бандите «висело» всего два покойника. Хватало того испуга, который испытывала жертва, едва завидев надвигающиеся на нее привидения. Привидения были шустрыми и перемещались огромными прыжками. Дело в том, что бандиты, укутанные в белые балахоны, использовали длинные ходули и пружины с особыми креплениями. Старые «спецы», которые служили в «криминалке» еще при царе-батюшке, говорили, что прием этот не новый, и раньше  лихие люди, таким образом, пугали жертву перед ограблением, но случаи такие были крайне редки. Бальгаузен же грабил «социально чуждый элемент» чуть ли не каждый день. По данным питерского ЧК банда «Живого трупа» была большой - насчитывала около двадцати человек.

 

- Теперь, на троих меньше, - пнув ногой тело одного из бандитов, пробормотал Исаев.

 

Когда он подошел к извозчикам, они почтительно встали, кроме одного.

 

- Куда изволите, вашество? – откашлявшись, обратился сидящий к Всеволоду. Остальные, молча, ждали. Обратившийся был невысокого роста, хорошие сапоги, добротный тулуп и золотое пенсне на большом пунцовом носу выдавали в нем главного в этой извозчичьей компании.

 

- Для вас, господа «пролетарии гужевого труда», я – товарищ-щ, - с нескрываемым вызовом прошипел Исаев. После короткой схватки возбуждение еще не прошло. Кровь стучала в висках. Мокрый от пота затылок прихватывало порывами ледяного ветра. Он готов был уложить еще пару-тройку бандитов. Более того, он жаждал этого.

 

Однако, предводитель «пролетариев» чутьем бывалого извозчика понял, что с незнакомцем лучше не связываться и решил не лезть на рожон.

 

- Товаришч, так товаришч. По нам, хоть хрен с горы, лишь бы платил. Куда везти-то?

 

- Какая твоя будет? - отвечая вопросом на вопрос, кивнул в сторону лошадей молодой человек.

 

- Та, что под бордовой попоной стоит. Только не дорого ли для Вас, господин-товарищ,  будет? Я дешево не везу. – Действительно, крепкий вороной  рысак был впряжен в красные санки с откидным верхом, в проеме был виден край меховой полости, рядом с облучком в стеклянном фонаре теплился огонек толи свечи, толи керосиновой лампы.

 

Когда приезжий положил ему в рукавицу царский серебряный рубль, у извозчика поползли на лоб глаза.

 

- Да, вмиг долетим! Хоть, на Васильевский, хоть на окраину! Прошу располагаться! - он торопливо откинул меховую полость санок, и, не дожидаясь, когда клиент сядет в сани, взлетел на облучок. - Куда изволите?

 

- На Гороховую в ВЧК, - с мрачным предвкушением испуга медленно с расстановкой проговорил ездок. Однако, ожидаемого эффекта Исаев не дождался.

 

- На Гороховую, так на Гороховую, - даже весело откликнулся возница. Спокойная реакция кучера несколько озадачила ездока, но он не придал этому большого значения.

 

Рысак, видимо озябший, резво мчался по ночному Невскому, не встречая никого на пути. Редкие освещенные окна главной городской магистрали усугубляли ощущение пустынности. Изредка пространство освещалось кострами, вокруг которых стояли или сидели группы людей. Костры отчаянно чадили, разбрасывали искры. Воздух Невской перспективы, казалось, был пропитан ядовитым запахом креозота[7]. 

 

- Погоди, не уезжай, возможно, понадобишься еще, - бросил Исаев извозчику, вылез из санок и подошел к караулу к парадному входу в здание ВЧК. Бойцы в тулупах и засупоненных буденовках неподвижно стояли у освещенного входа. В теплом, скупо освещенном настольной лампой фойе за письменным столом сидел дежурный в тщательно отутюженной гимнастерке. На локте дежурного была едва заметная аккуратная латка.

 

- Что нужно, товарищ? – исподлобья взглянул на Исаева дежурный, и, как бы невзначай, положил руку на лежащий перед ним видавший виды наган.

 

Московский гость не спеша достал из-за пазухи конверт и протянул его чекисту.

 

- Всеволод Исаев. Уполномоченный из Москвы. Вот мой мандат. Прошу определить меня на ночлег в приличное заведение. Желательно по быстрее. Устал с дороги. – Он решил не рассказывать о привокзальном эпизоде. Лишняя шумиха ему сейчас была ни к чему. – И, прошу Вас, доложите о моем приезде руководству.

Дежурный, читая мандат, менялся на глазах. Наконец, лицо его приобрело просветленно-восхищенное выражение.

 

- Товарищ, спецуполномоченный, о Вашем прибытии оповещены. Номер в «Интернационале», это бывший «Англетер», - как бы извиняясь, уточнил он. -   Давно ждем, товарищ Исаев. Разве Вас на вокзале не встретили? – В его глазах читалась паника, видимо, именно ему было поручено организовать встречу

уполномоченного из столицы.

 

- Встретили, встретили, - раздалось за спиной. Знакомый запах овчины, мороза и креозота заполнил пространство. Давешний извозчик улыбался во все свои прокуренные 32 зуба.

 

 

 

[1]  Бадмаев Петр Алексеевич (Жамсаран) – род. в 1849 или 1851(по словам самого Бадмаева и членов его семьи в 1810), умер в Чесменском трудовом лагере. Врач тибетской медицины, перевел на русский язык трактат «Жуд-Ши», крестник Александра III, лечил Иоанна Кронштадского и членов императорской семьи. Пытался убедить Алесандра III и Николая II включить Тибет, Монголию и даже Китай в состав Российской империи. Его предположение, что, если Россия не придет в этот геополитический регион, туда обязательно придут англичане оправдалось – после смерти Александра III англичане ввели войска в Тибет.

 

[2] Чесменский лагерь – первый лагерь принудительных работ, территориально располагавшийся около Чесменской церкви (церковь Рождества святого Иоанна Предтечи) в Санкт-Петербурге.

 

[3] Махатма (спасенный при жизни) – эпитет применяется к высокодуховным личностям, некоторым божествам. В современной Индии – уважительный титул. Добавляемый к имени особо почитаемых лиц (напр. Махатма Ганди).

 

[4] Орджоникидзе Григорий (Серго) Константинович (1886-1937) – видный революционер, советский государственный деятель. Официальная причина смерти – инфаркт. Более вероятно самоубийство. Существует версия, что О. был убит в кабинете Сталина.

 

[5] Башлык (тюрк. наголовник) – суконный остроконечный капюшон, одеваемый поверх головного убора для предохранения от холода и дождя с длинными концами – лопастями, которые оборачивались вокруг шеи.

 

[6] Грабеж.

 

[7] Креозот – ядовитая, туднорастворимая в воде масляная жидкость, использовалась для пропитки шпал для предотвращения гниения.